Холодная натура

Каждый вечер, с семи до десяти, господа Боржек, Тесарж и Кинтер проводили в кабачке, за одним и тем же столиком. Толковали о своей семейной жизни, которая текла ровно и счастливо, потому что все трое были хорошими мужьями, то есть домой приходили всегда в трезвом виде, в здравом рассудке и в урочное время.

После семьи разговор переходил на службу: рассказывали разные случаи из жизни учреждения, где они работали, сидя в одной комнате. Разговоры вели самые безобидные, задеть никого не могли — вроде того, что, дескать, у пана заведующего на только что составленную бумагу о повышении одного служащего опрокинулась чернильница, из-за чего повышение было отменено; или вспоминали про то, как в конторе задымила печь, а сажа оседала на табличку: «Курить в помещении запрещается» — и про столь же любопытные происшествия.
Политикой они не интересовались, и, если в этой области что и случалось, пан Боржек ограничивался замечанием: «Надо же, кто бы мог подумать». Пан Тесарж на это замечание отзывался так: «Ну и дела, ничего не скажешь», а пан Кинтер уточнял: «Все это весьма странно».
И чтобы политики больше не касаться, пан Боржек спрашивал: «А что, пан Тесарж, ваша жена здорова?» «Спасибо,— отвечал пан Тесарж, — у нас все здоровы. А как ваши детки, пан Кинтер?»
Так, в приятельской беседе, спокойно проводили они каждый день ровно по три часа.
Однажды, когда они, по обыкновению, сидели и беседовали, осторожно вытряхивая в пепельницу пепел из своих трубок, в кабачок вошел высокий крепкий мужчина с длинными усами и странно-горестной улыбкой на лице.
Усевшись за соседний столик, он стал внимательно прислушиваться. Пан Боржек как раз в это время задавал свой неизменный вопрос: «А что, пан Тесарж, ваша жена здорова?», как вдруг незнакомец обратился к беседующим со словами:
— Поверите ли, господа, год назад в самый зной отправился я с покойным шурином в Стромовку¹, так с него пот ручьем, а мне — хоть бы что!
— Подумаешь,— сказал пан Тесарж, которого неприятно задело, что длинноусый незнакомец пытается встрять в разговор. И он поспешил ответить на вопрос пана Боржека: — Спасибо, супруга здорова, а что ваши детки, пан Боржек?
— Понимаете, господа, — перебил длинноусый,— я потому не вспотел, что я — холодная натура.
— Детишки здоровы, пан Тесарж, — отвечал пан Боржек; однако незнакомец не унимался и продолжал:
— Господа, вы верите, что бывают натуры холодные и горячие? Я, например, как уже было сказано, отношусь к людям хладнокровным, с холодной сущностью, или натурой. Я вам, верно, уже рассказывал, как с покойным шурином ходили мы в Стромовку. Солнце палит, а мне не жарко.
И еще должен вам сказать, что во время болезни мне на пользу только тепло. Холодная сущность излечивается теплом, горячая — холодом. И потому, господа,— простите, я лучше пересяду к вам, — и потому, стало быть, мне всегда помогают одни только теплые компрессы.
Заболел я однажды гриппом, позвал врача, и врач велел завернуть меня в мокрую холодную простыню. Чтобы, значит, я пропотел. Я говорю: «Пан доктор, вы знаете изреченье о том, что мы знаем только, что ничего не знаем. Если мне непременно надо следовать вашим советам, то пожалуйте письменное обязательство в том, что похороните меня за собственный счет и позаботитесь о вдове». И добавил: «Ведь у меня с рождения холодная натура. Меня и без того озноб бьет, а тут еще холодный компресс. Чем вы думаете, пан доктор?» И представьте, господа, доктор прописал теплые компрессы, так что через две недели я снова был как огурчик.
Пан Тесарж мрачно взглянул на пана Кинтера, пан Кинтер — на пана Боржека, пан Боржек — на пана Тесаржа, и они втроем одновременно произнесли: «Гм-м».
— Да, господа,— продолжал человек с холодной натурой, — я — хладнокровный, и тепло всегда шло мне на пользу. Вот вам еще один случай. В армии я служил в драгунах и как рекрут обязан был объезжать лошадей. Хотел как-то вскочить на лошадь, да забыл схватить эту скотину за узду. Так вот, только я на нее взобрался, эта подлюка вдруг как взбрыкнет, так что я перелетел через нее и кубарем — на землю. Хорошо еще, свалился в дерн, а то не сидеть бы мне здесь с вами. Небольшой шишкой на голове отделался да руку вот в этом месте ушиб. Рука сразу же распухла и стала как подушка. Я тут же заявил о своей болезни, и полковой врач прописал мне холодные компрессы.
«Значит, осмелюсь доложить, до утра не дотяну», — сказал я. «Это почему еще?» — «Мне, осмелюсь доложить, помогает только теплый компресс»,— отвечал я. «Donnerwetter², дурак набитый! — набросился на меня полковой доктор. — Раз вы такой умный, мне тут делать нечего. Холодный компресс — и никаких разговоров, или отправитесь в карцер».
Что тут будешь делать! Сделал себе холодный компресс и всю ночь кричал от боли. Утром пришел врач, а рука еще больше опухла. Он испугался, а я говорю: «Осмелюсь доложить, у меня холодное естество, то есть холодная натура». Он осмотрел мою руку и сказал: «Ну делайте, осел вы этакий, теплый компресс, в другой раз не будете с лошади падать».
На третий день, господа, рука была в порядке, истинная правда, как то, что я сейчас перед вами.
А доктор потом у каждого, с кем случалось нечто подобное, осведомлялся, не холодная ли у пострадавшего сущность, то бишь натура.
Снова послышалось «Гм, гм», и пан Тесарж, лишь бы что-нибудь сказать, заметил:
— Ведь есть авторитеты, которые рекомендуют в подобных случаях холодные компрессы.
— Чем и доводят пациентов до смерти, — разгорячился человек с холодной сущностью, — да, господа, такие авторитеты должны за решеткой сидеть.
— Но в вашем распоряжении есть, например, компресс Присница, — растерянно сказал пан Боржек.
— И вы этому верите, господа?— осведомился незнакомец. — Холодная сущность, господа, излечивается теплом, только теплом.
— Кнейп, сударь,— возразил пан Кинтер, — лечил только холодной водой, и я в этот метод верю.
— Так я вам скажу,— вскричал человек с холодной натурой, стуча кулаком по столу, — что Кнейп был дурак, морочивший людям голову.
— Не стучите, пожалуйста, кулаком, — вмешался хозяин трактира, который до той поры молча стоял за стойкой.
Тут человек холодной сущности завопил:
— Я человек хладнокровный, но терпеть не могу, когда люди, которые ничего не испытали, подпускают шпильки.
— Но позвольте, — оправдывался пан Кинтер, — я сказал только, что верю в холодные компрессы.
— В таком случае вы такой же дурак, как и все остальные, — орал гость,— это я вам в глаза скажу, потому что по опыту знаю.
После такого заявления незнакомца трактирщик, господа Боржек, Тесарж и Кинтер повскакали с мест, и пан Тесарж сказал:
— А ну повторите!
В кабачке поднялся шум, человек холодной сущности, или натуры, чтобы поразить всю компанию разом, опрокинул стол. Началась потасовка, гость направо и налево молотил кулаками. С криком «Патруль!» трактирщик устремился на улицу.
Дальше события разворачивались в такой последовательности: сперва подоспел один полицейский, потом второй, хладнокровный человек кулаком выбил зуб пану Кинтеру, пана Тесаржа он душил правой рукой, а одного из полицейских — левой, борьба с полицейскими проходила с переменным успехом.
Господа Боржек, Тесарж, Кинтер и пан трактирщик заперлись в пивной. Ротозеи и любопытствующие заглядывали в двери. Трое полицейских повалили отчаянно сопротивлявшегося человека. Появился «воронок», и «хладнокровного» человека из ресторации перетащили на тротуар.
Битва продолжалась и на тротуаре. Кто-то из публики кричал: «Держи его крепче!»
В результате применения атлетического приема — захвата за голову «tour de hanche en těte» — человек холодной сущности потерпел поражение. Общественный патруль помог втолкнуть его в «воронок». Дверцы захлопнулись, и «воронок» отбыл в полицию.
После этого случая, если неизвестный мужчина, придя в трактир, вступает в разговор, господа Боржек, Тесарж и Кинтер перво-наперво ловко вызнают, не холодный ли у него темперамент, то бишь не холодная ли у него сущность, или натура.

Примечания

1. Парк в Праге, в начале века — место отдыха привилегированного общества.
2. Черт подери! (нем.)