Широко, необозримо широко раскинулось кукурузное поле. Ветер колыхал высокие стебли, и все поле слегка волновалось.
А среди поля жил цыган Варга со своей семьей.
Три месяца тому назад староста из Лочбани сказал ему:
– Слушай, Варга, собачий сын, хочешь стеречь нашу кукурузу? Получишь две мерки зерна после уборки, а молодой кукурузы рви сколько хочешь, только смотри, много не набирать!
Цыган Варга согнулся чуть не до самой земли и забормотал:
– Ваша милость, как же мне не хотеть сторожить общинную кукурузу? Ведь община мне мать родная, она кормит меня, содержит меня, хвала господу богу, я живу в общине, должен быть благодарен ей, клянусь душой, ведь община – наша мать родная!
– Так хочешь сторожить или нет? – прервал староста красноречивого цыгана, раскуривая трубку.
– Как не хотеть, – повторил Варга, почесывая грудь, – как не хотеть, ваша милость, ведь община – моя мать; только я просил бы три мерки, а не две: жизнь теперь тяжелая да и лихих людей много. Сиди хоть все ночи напролет – и то не усмотришь; а еще я просил бы на стопку палинки: ночи теперь стоят холодные.
– Ну ладно, только помни: сторожить хорошенько. Особенно присматривай за этими бандитами, цыганами из Ботфали. Понадобится – бей, трави собаками. Иначе ничего не получишь. Смотри же, хорошенько охраняй, – сказал староста и дал Варге на палинку.
Без конца кланяясь и благодаря, цыган Варга удалился и сообщил радостную новость своему семейству, которое, живописно расположившись на лужайке за деревней, перед слепленным из соломы и глины шалашом, спокойно и удовлетворенно предавалось «ликвидации» ворованной картошки, испеченной в золе.
Так случилось, что семья Варги уже три месяца жила среди высокой кукурузы.
Варга сторожил. Днем он лежал, любуясь колышущимися метелками и сверкающей меж зеленых стеблей лазурью неба.
Его близкие сидели у тлеющего костра или валялись на земле, подражая главе семьи; только старшая дочь Гава изредка поднималась, срывала несколько початков и клала их на огонь, чтобы они испеклись. Иногда она брала кувшин и шла за водой, а принеся воды, опять спокойно укладывалась рядом с остальным семейством.
Когда наступал вечер, Варга вставал и вытаскивал из тайника в кустах у ручья старую тачку, а едва солнце садилось за низкие холмы на западе, сторож Варга принимался рвать кукурузу и складывать на тачку. Затем, дождавшись, пока умолкнут звуки рога, отмечавшие полночь, осторожно отвозил свой груз под тополя у дороги, где его поджидал староста со своей тачкой. Груз перекладывали, Варга получал от старосты на водку и возвращался к своему ложу среди кукурузы.
Так идиллически жил он до тех пор, пока его дочь Гава не влюбилась в молодого цыгана Болдара, принадлежавшего к семье тех самых «бандитов» из Ботфали, от которых староста предостерегал Варгу.
Быть может, Варга ничего и не имел бы против этого, если бы его дочь сама ходила навещать своего милого: в таком случае она могла бы прихватить что‑нибудь домой, например, горшок, кувшинчик и тому подобные мелочи. Варга всегда поучал свою дочь: «Ты молода, а молодой крови всего хочется. Не надо терзаться, если тебе что‑нибудь понравится».
Но тут получилось наоборот. Цыган Болдар сам приходил навещать Гаву, и после каждого его посещения Варга обнаруживал, что от полной бутылки доброй дебреценской сливовицы оставалось только чуть‑чуть, на самом донышке.
Возлюбленный Гавы аккуратно выпивал запасы своего тестя in spe[1].
Старик каждый день ругался с дочерью, но все было напрасно.
Тогда Варга отправился жаловаться старосте: дескать, цыган Болдар каждый вечер приходит к его дочери и при этом выпивает все, что пахнет спиртом.
– А побить его я, видите ли, не могу, – прибавил он грустно.
– Почему же?
– Да не могу, ваша милость, не могу. Если я его ударю, он даст мне сдачи, а он раз в двадцать сильнее меня, – чуть не плача, ответил Варга.
– Знаешь что, налей‑ка в бутылку керосина, – посоветовал староста, – он выпьет и больше не покажется.
И Варга одному ему известным способом достал где‑то в деревне керосина, налил его в бутылку и стал ждать, когда наступит ночь, а сам отправился в кукурузу.
Там было хорошо. Тихо, спокойно. Варга уснул.
Прогнулся он поздно ночью.
При свете месяца, недалеко от себя, он увидел свою дочь рядом с молодым Болдаром.
Болдар держал в руке бутылку. Варга подошел ближе. На него пахнуло керосином.
– Что ты здесь делаешь? – робко спросил он сидевшего на земле молодого цыгана.
– Да так, просто сижу и пью, – прозвучал ответ. – У тебя какая‑то странная сливовица: пью с самого вечера, а не выпил еще и четверти бутылки. Хороша, только уж очень крепкая. – И молодой цыган положил курчавую голову на колени Гавы.
Месяц осветил живописную группу; легкий ветерок клонил к земле и снова поднимал высокую кукурузу.
Старый цыган Варга молчал…
Заметки к публикации:
Первая публикация: «Народни листы», 25.10.1902, веч. выпуск.
